|
Стивен КИНГ - ЧУЖИМИ ГЛАЗАМИ
Мы с Ричардом сидели на крыльце моего дома и любовались песчаными дюнами и заливом. Дым от его сигары клубился над нами, заставляя москитов держаться на расстоянии. Залив был нежно-зеленоватого цвета, небо - темно-синего. Приятное сочетание. - Ты их окно в мир, - задумчиво повторил Ричард. - Ну а если ты никого не убивал? Если это тебе приснилось? - Не приснилось. Только мальчика убил не я. Повторяю: это они. Я их окно в мир. Ричард вздохнул: - Ты его закопал? - Да. - Не, помнишь? - Да. -Я нашарил сигарету в нагрудном кармане. Сделать это было непросто с забинтованными руками. Чесались они нестерпимо. - Если хочешь убедиться, приезжай на вездеходе. Эта штуковина, - я показал на инвалидное кресло, - по песку не проедет. Говоря о вездеходе, я имел в виду его "фольксваген" модели 1959 года со специальными шинами. Он пользовался им, когда собирал на отмели деревянные обломки. Выйдя на пенсию и перестав заниматься делами о недвижимости в Мэриленде, он перебрался в Ки Кэролайн и принялся изготовлять деревянные скульптуры, которые зимой загонял туристам по баснословной цене. Ричард подымил сигарой, глядя на залив. - Это точно. Расскажи-ка еще раз, как все было. Я вздохнул и завозился со спичками. Он забрал их у меня и помог закурить. Я сделал две глубокие затяжки. Зуд в пальцах сводил меня с ума. - Ладно. Вчера в семь вечера я вот так же сидел здесь с сигаретой и... - Нет, раньше, - попросил он. - Раньше? - Начни с полета. Я покачал головой: - Слушай, сколько можно. Я же больше ничего... - Вдруг вспомнишь, - перебил он. Его лицо, все в морщинах, казалось таким же загадочным, как его скульптуры. - Именно сейчас. - Думаешь? - Попробуй. А потом поищем могилу. - Могилу, - повторил я. Слово прозвучало, словно из черной ямы - черней, чем межпланетная пустыня, сквозь которую мы с Кори неслись пять лет назад. Кромешная тьма. Под бинтами мои новые глаза силились что-то разглядеть в темноте. И сводили меня с ума этим зудом. Нас с Кори вывел на орбиту ракетоноситель " Сатурн-IB ", телекомментаторы называли его не иначе как Эмпайр Стейт Билдинг. Да, махина, скажу я вам. Для полета ей потребовалась пусковая шахта глубиной в двести футов - в противном случае она бы разворотила половину мыса Кеннеди. Рядом с ней старенький "Сатурн-IB" показался бы игрушкой. Мы облетели Землю, проверили бортовые системы, а затем взяли курс на Венеру. А в сенате тем временем разгорались нешуточные дебаты вокруг дополнительных ассигнований на освоение глубокого космоса, и руководство НАСА готово было на нас молиться, чтобы мы вернулись не с пустыми руками. - Все что угодно, - говорил после третьего бокала Дон Ловингер, тайный вдохновитель программы "Зевс". - Ваш корабль нафарширован аппаратурой. Телекамеры, уникальный телескоп. Найдите нам золото или платину. А еще лучше - каких-нибудь симпатичных синих человечков, которых мы бы потом изучали, как козявок, с чувством собственного превосходства. Что угодно. Даже тень отца Гамлета сойдет для начала. Кто бы возражал, только не мы с Кори. Но пока дальняя космическая разведка не приносила желаемых результатов. Шестьдесят восьмой: экипаж Бормана, Андреса и Ловелла, достигнув Луны, обнаружил пустой и бесприютный мир, напоминавший наши грязные песчаные пляжи. Семьдесят девятый: Маркхэн и Джеке высадились на Марсе, где не росло ничего, кроме чахлого лишайника. Миллионы, пущенные на ветер. Плюс человеческие жертвы. Педерсен с Ледекером до сих пор болтаются вокруг Солнца в результате аварии на предпоследнем "Аполлоне". Джону Дэвису тоже не повезло - осколок метеорита пробил его орбитальную обсерваторию. Нет, что ни говори, а космическая программа не приносила никакой отдачи. Похоже, не хватало только экспедиции к Венере, чтобы окончательно в этом убедиться. Прошло шестнадцать дней - мы съели не одну банку концентратов, сыграли не одну партию в джин и успели наградить друг друга насморком, но с практической точки зрения дело шло ни шатко ни валко. На третий день мы потеряли увлажнитель воздуха, достали запасной - вот, собственно, и все "успехи". Ну а затем мы вошли в атмосферные слои Венеры. На наших глазах она превратилась из звезды в четвертак, из четвертака в хрустальный шар молочной белизны. Мы обменивались шутками с центром управления полетами, слушали записи Вагнера и "Битлз", проводили различные эксперименты в автоматическом режиме. Мы сделали две промежуточные коррекции орбиты, практически не показавшие никаких отклонений, и на девятый день полета Кори вышел в открытый космос, чтобы постучать по ДЭЗЕ, решившей вдруг забарахлить. В остальном все было в норме... - Что это - ДЭЗА? - поинтересовался Ричард. - Этот эксперимент провалился. НАСА делала ставку на галаантенну: мы передавали программные команды на коротких волнах - вдруг кто-нибудь услышит? - Я почесал пальцы о брюки, но стало только хуже. - Вроде этого радиотелескопа в Западной Виргинии, который ловит сигналы из космоса. Они слушали, а мы передавали, в основном на далекие планеты, - Юпитер, Сатурн, Уран. Если там и была разумная жизнь, она отсыпалась... - В открытый космос выходил один Кори? - Да. И если он подхватил какую-то межзвездную заразу, телеметрия ничего не показала. - Но... - Это все не важно, -возразил я мрачнея. - Важно то, что происходит здесь и сейчас. Вчера они убили мальчика. Понимаешь, каково это было видеть? Там более в этом участвовать. Его голова... разлетелась на мелкие осколки. Точно внутри разорвалась ручная граната. - Рассказывай дальше, - попросил он. Я невесело рассмеялся. - Да что рассказывать? *** Мы вращались вокруг планеты по эксцентрической орбите. Семьдесят шесть в апогее, двадцать три в перигее - первый виток. На втором витке орбита еще более вытянулась. За четыре витка мы хорошо ее разглядели. Сделали шестьсот снимков, а сколько метров пленки накрутили - это одному Богу известно. Облако состоит из метана, аммиака, пыли и всякой дряни. Планета похожа на Большой Каньон, по которому гуляет ветер. Кори прикинул: шестьсот миль в час. Наш бур, все время сигналя, сел на поверхность и с визгом принялся за дело. Растительности или иных признаков жизни мы не обнаружили. Спектроскоп отметил лишь залежи ценных минералов. Вот вам и Венера. Казалось бы, пусто и пусто, но у меня душа ушла в пятки. Это было все равно что кружить над домом с привидениями. Понимаю не научность такого сравнения, а только пока мы не повернули обратно, я чуть не рехнулся. Еще немного, и горло бы себе перерезал. Это вам не Луна. Луна пустынная, но, я бы сказал, стерильно чистая. То, что мы увидели здесь, было за гранью. Спасибо еще, эта облачная пелена. Представьте себе совершенно лысый череп - точнее образа не подберу. На обратном пути мы узнаем: сенат проголосовал за то, чтобы урезать фонды на освоение космоса вдвое. Кори прокомментировал это решение примерно так: "Ну что, Арти, возвращаемся к метеоспутникам?" Я же, признаться, был даже доволен. Нечего нам соваться во все дыры. Через двенадцать дней Кори погиб, а я стал на всю жизнь инвалидом. Как говорится, мягкой посадки. Ну не ирония судьбы? Провести месяц в космосе, вернуться из немыслимой дали и так кончить... а все потому, что какой-то тип ушел попить кофейку и не проверил какое-то реле. Мы шмякнулись будь здоров. Один из вертолетчиков сказал потом, что это было похоже на летящего к земле гигантского младенца с развевающейся пуповиной. При ударе оземь я потерял сознание. В себя я пришел уже на палубе авианосца "Портленд". Вместо красной ковровой дорожки меня ждали носилки. Впрочем, красного цвета хватало. Я был весь в крови. - Я провел два года в Вифезде. Получил медаль, кучу денег и это инвалидное кресло. А потом перебрался сюда. Люблю смотреть, как взлетают ракеты. - Да, я знаю, - сказал Ричард. Он помолчал. - Покажи мне свои руки. - Нет! - ответ получился быстрым и резким. - Тогда они смогут все видеть. Я тебе говорил. - Прошло пять лет, Артур. Почему сейчас, вдруг? Можешь ты мне это толком объяснить? - Не знаю. Не знаю! Может, такой длительный инкубационный период. А может, я подцепил эту штуку не там, а позже, в форте Лодердел. Или даже тут, на крылечке. Ричард со вздохом перевел взгляд на залив, красный в закатных лучах солнца. - Я пытаюсь найти разумный ответ, Артур. Очень не хочется думать, что тебе изменил рассудок. - В крайнем случае я покажу тебе свои руки. - Я сказал это через силу. - Но только в крайнем случае. Ричард поднялся и взял трость. Он казался старым и немощным. - Я пригоню вездеход, и мы поищем мальчика. - Спасибо, Ричард. Он двинулся домой по разбитой проселочной дороге, которая уходила через Большие Дюны в сторону Ки Кэролайна. На другом конце залива, ближе к мысу, небо стало цвета гнилой сливы, и уже можно было расслышать отдаленные раскаты грома. *** Я не знал имени мальчика, но я часто видел, как он с решетом под мышкой прогуливался по песку перед закатом солнца. Мальчик был черным от загара, в заношенных шортах, сделанных из летних брюк. На городском пляже предприимчивый человек может собрать за день, если повезет, до пяти долларов, отсеивая решетом четвертаки и десятипенсовики. Иногда я махал ему издали, и он махал мне в ответ - две незнакомые, но родственные души, два местных жителя, противостоящих легиону крикливых туристов на "кадиллаках" с туго набитыми кошельками. Вероятно, мальчик жил на хуторе близ почты, в полумиле отсюда. Вчера, когда он появился, я уже с час сидел сиднем на своем наблюдательном пункте. Бинты я снял - зуд был нестерпимый. Когда же открывались глаза - их глаза, - становилось полегче. Невероятное ощущение: тебя, как дверь, приоткрыли и подглядывают в щель на мир, вызывающий ненависть и страх. Ужаснее всего то, что я отчасти тоже видел его таким в эти минуты. Вообразите, что ваша душа переселилась в слепня и он в упор разглядывает это ваше бренное тело. Теперь вам ясно, почему я бинтовал руки, даже если рядом не было ни души? Все началось в Майами. Я там имел дела с человеком из департамента ВМФ по фамилии Крессвелл. Он навещал меня раз в год. Кажется, его боссы готовы были снабдить меня грифом "секретно". Интересно, что они ожидали увидеть: странный блеск в глазах? алую букву на лбу? Кто их знает. Не зря же мне отвалили пенсию, какую и получать-то неловко. Я сидел у Крессвелла в отеле, на террасе, и мы за бутылкой обсуждали будущее космической программы Соединенных Штатов Америки. Было начало четвертого. Вдруг у меня зачесались пальцы. Как-то по-особенному, словно по ним ток прошел. Я сказал об этом Крессвеллу. - Небось трогал ядовитый плющ на этом своем золотушном острове, - ухмыльнулся он. - Там, кроме кустарника пальметто, и потрогать-то нечего. Может, это инфекция семилетней давности? - Я разглядывал свои пятерни. Руки как руки. Только чешутся. В тот день я подписал стандартный бланк ("Торжественно клянусь, что я не получал и не передавал никакой информации, которая бы могла...") и поехал домой на своем старом "форде" с ручным управлением. Отлично придумано - сразу чувствуешь себя человеком. Дорога предстояла неблизкая, и пока я добрался до поворота к дому, я уже изнывал от чесотки. Знаете, как заживает глубокий порез? Вот-вот. Ощущение такое, будто под кожу проникли живые существа и роют там ходы. Солнце почти село, и мне пришлось разглядывать свои руки при свете приборного щитка. На подушечках, там, где снимают отпечатки пальцев, появилась краснота, маленькие такие пятнышки. И еще несколько - на суставах. Я лизнул кончики пальцев и тут же отдернул руку от омерзения. Кожа была воспаленной и какой-то желеобразной, вроде мякоти подгнившего яблока. Остаток пути я пытался убедить себя в том, что всему виной ядовитый плющ, но мозг сверлила жутковатая мысль. Дело в том, что моя тетушка провела последние десять лет жизни в мансарде нашего дома, отрезанная от внешнего мира. Моя мать, носившая наверх еду, запретила мне, ребенку, даже упоминать ее имя. Позже я узнал, что у тетушки была болезнь Хансена - проказа. Приехав домой, я сразу позвонил на материк доктору Фландерсу. Мне ответили, что он отправился на рыбную ловлю, но если что-то срочное, доктор Баллэнджер... - Когда вернется доктор Фландерс? - не выдержал я. - Завтра к обеду. Вы можете? - Могу. Я набрал номер Ричарда - телефон не отвечал. Я сидел в нерешительности. Зуд усиливался. От рук исходила какая-то энергия. Я подъехал в кресле к книжному стеллажу и снял с полки потрепанную медицинскую энциклопедию. В разъяснениях было столько тумана, что они больше смахивали на издевку. Я мог быть болен чем угодно... или ничем. Я откинулся на спинку кресла. и закрыл глаза. В дальнем углу комнаты тикали старые "космические" часы. Издалека доносилось высокое ровное гудение самолета, держащего курс на Майами. Я слышал собственное дыхание. И вдруг я с ужасом понял: вижу страницы раскрытой энциклопедии. Вижу, хотя глаза мои закрыты. Правда, это было какое-то иное, четвертое измерение книги, искаженной почти до неузнаваемости, но это была она, вне всякого сомнения. И я был не единственный, кто ее разглядывал. Я скорее открыл глаза, чувствуя, как у меня сжалось сердце. Пережитое секундой назад ощущение не то чтобы прошло, но чуть притупилось. Я видел текст и диаграммы своим обычным зрением и одновременно, под острым углом, какими-то другими глазами. И эти последние воспринимали книгу как совершенно чужеродный предмет уродливейшей формы и исполненный зловещего смысла. Я медленно поднес ладони к лицу, и вдруг вся комната явилась мне во всем своем отталкивающем бесстыдстве. Я вскрикнул. Воспаленная кожа на пальцах потрескалась, и из этих язвочек на меня глядело множество глаз. Раздвигая мягкие ткани, глаза упрямо, бессмысленными толчками выталкивали себя на поверхность. Но даже не это заставило меня вскрикнуть. Я впервые увидел таким свое лицо - лицо монстра. *** Вездеход преодолел песчаный бархан и остановился возле самого крыльца. Мотор прерывисто поревывал. Я съехал в кресле по специальному пандусу, и Ричард помог мне перелезть в машину. - Ну что, Артур, сегодня ты за главного. Командуй. Я показал в сторону залива, где Большие Дюны постепенно сходили на нет. Ричард согласно кивнул. Из-под задних колес брызнул песок, и вездеход рванул с места в карьер. Обычно я не пропускал случая попенять Ричарду на то, что он лихачит, но сегодня я помалкивал. В голове крутились мысли поважнее: темнота их бесила, я чувствовал, как они лезут вон из кожи, чтобы я снял бинты. Вездеход, взвывая, мчался скачками по буграм, перелетал через высокие барханы. Слева садилось солнце во всем своем кровавом великолепии. Из глубины залива наползали черные тучи. Вот первая молния острогой вонзилась в воду. - Направо, - сказал я. - Возле той односкатной крыши. Ричард лихо тормознул, перегнулся через сиденье и достал заступ. Меня передернуло. - Где? - бесстрастным голосом спросил он. - Там, - показал я. Он выбрался из машины, не спеша подошел к этому месту секунду поколебался и всадил заступ в песок. Он копал и копал, бросая мокрый тяжелый песок через плечо, тучи наливались чернотой, вода в заливе стал" свинцово-холодной. Он еще не кончил копать, а я уже знал, что он не найдет мальчика. Они его перезахоронили. Я разбинтовал руки на ночь, так что они могли все видеть - и действовать. Если меня так легко заставили убить, могли заставить и перенести тело. Пока я спал. - Ты видишь, Артур: никого. Ричард бросил заступ в машину и устало сел за руль. По пляжу скользили тени, словно убегая от надвигающейся грозы. Порывы ветра швыряли пригоршнями песок в проржавевшее крыло вездехода. Зуд в пальцах совершенно изводил меня. - Они заставили меня перенести тело, - возразил я мрачно. - Они все больше забирают надо мной власть. Раз за разом все больше приоткрывают дверь. Я вдруг ловлю себя на том, что разглядываю банку бобов, а когда я перед ней остановился - не помню, хоть убей. Я выставляю вперед пальцы и вижу банку их глазами: смятую, искореженную, уродливую... - Артур, - перебил он меня. - Ну все. Подумай, что ты говоришь. - В слабом свете сумерек на его лице была написана откровенная жалость. - Остановился... перенес тело... О чем ты говоришь, Артур? Ты же давно не ходишь. У тебя омертвели ноги. Я притронулся к приборному щитку. - Эта штука тоже мертвая. Но когда ты поворачиваешь ключ зажигания, ты заставляешь вездеход тронуться с места. Ты можешь заставить его сбить человека. Он бессилен помешать тебе в этом. - Голос у меня уже дрожал. - Я их окно в мир, ты можешь это понять? Они убили мальчика! Они перенесли тело! - По-моему, тебе надо обратиться к врачу, - тихо сказал он. - Поехали обратно. Все равно ты... - А ты проверь! Убедись, что мальчик никуда не исчез! - Но ведь ты даже имени его не знаешь. - Он должен быть с деревеньки. Там всего несколько домов. Поинтересуйся... - Я говорил по телефону с Мод Харрингтон. Вряд ли в целом штате найдется еще одна женщина, которая бы все про всех знала. Я поинтересовался, не пропал ли у кого-нибудь в округе мальчик прошлой ночью. Она сказала, что ни о чем таком не слышала. - Он местный! Можешь мне поверить! Ричард потянулся к зажиганию, но я его остановил. Он с удивлением повернулся, и тут я начал разбинтовывать руки. Со стороны залива угрожающе заворчал гром. *** В тот раз я решил не обращаться к врачу. Просто в течение трех недель бинтовал руки, перед тем как выползти на свет Божий. В течение трех недель я слепо верил, что все еще поправимо. Нельзя сказать, что в этом было много здравого смысла. Будь я нормальным человеком, передвигающимся на своих двоих, я бы скорее всего воспользовался услугами доктора Фландерса или хотя бы Ричарда. Но у меня еще не изгладились в памяти воспоминания о моей тетушке, приговоренной судьбой к пожизненному заключению, заживо пожираемой страшной болезнью. Я тоже приговорил себя к мучительному затворничеству и только молился в душе. чтобы проснуться однажды утром, стряхнув с себя этот дурной сон. Но с каждым днем я все отчетливее ощущал их присутствие. Их. Безымянного разума. Я никогда не задавался вопросом, как они выглядят или откуда появились. Тут можно слишком долго спорить. Главнoe - я был их окном и дверью. Мне передавались их ужас и отвращение перед миром, столь отличным от их собственного. Мне передавалась их слепая ненависть. Но своих наблюдений они не прекращали. Они пустили корни в мою плоть и теперь манипулировали мной, как марионеткой. Когда мальчик, проходя мимо, помахал мне вместо приветствия, я уже для себя решил, что звоню Крессвеллу в военно-морской департамент. Лично я не сомневался, что подцепил эту заразу в космосе, а точнее - на орбите Венеры. Пусть обследуют меня и убедятся, что я не какой-нибудь там полудурок.. Я не хочу просыпаться среди ночи от собственного крика, чувствуя всей кожей, что они смотрят, смотрят, смотрят... Мои руки сами потянулись к мальчику, и я с опозданием сообразил, что они не забинтованы. Дюжина глаз - огромных, с золотистой радужницей и расширенными зрачками - словно затаясь, следили за происходящим. Однажды я попал в один из них кончиком карандаша и едва не взвыл от боли. Глаз уставился на меня с холодной, еле сдерживаемой яростью, которая была хуже, чем физическая боль. Отныне я аккуратно обращался с острыми предметами. Сейчас они разглядывали мальчика. Внезапно мой мозг словно отключился, я потерял контроль над собой. Окно приоткрылось. Мои собственные глаза перестали видеть, а чужие словно препарировали на фоне гипсово-мертвого моря и зловеще пурпурного неба загадочное и ненавистное существо с непонятным предметом из дерева и проволочной сетки, вызывающим в своей прямоугольности. Мне никогда не узнать, о чем подумал этот бедолага с решетом под мышкой, с карманами, набитыми туристскими монетками, о чем он подумал, видя простертые к нему руки, руки незрячего дирижера, потерявшего свой безумный оркестр, о чем он подумал перед тем, как его черепная коробка лопнула, точно мыльный пузырь. Зато мне хорошо известно, о чем подумал я. Я подумал о том, что шагнул за край самой жизни и оказался низвергнутым в геенну огненную. Тучи окончательно затянули небо, и на дюны опустились сумерки. Ветер рвал бинты у меня из рук. - Ричард, обещай мне... - приходилось почти кричать, так завывало вокруг. - Обещай мне, что побежишь, если... если я попытаюсь причинить тебе боль. Обещаешь? - Хорошо. - Воротник открытой на груди рубашки Ричарда хлопал на ветру. Лицо его сделалось сосредоточенным. Последние бинты упали к моим ногам. Я поднял глаза на Ричарда, и они тоже. Я видел человека, которого успел полюбить за пять лет. Они видели бесформенную человеческую тушу. - Убедился? - спросил я охрипшим голосом. - Теперь ты убедился? Он невольно попятился. Лицо исказил ужас. Сверкнула молния, и через Секунду гром прокатился по черной поверхности залива. - Артур... Господи, как же он мерзок! И я с ним встречался, вел с ним беседы! Это же не человек, это же... - Беги! Беги, Ричард! Он побежал. Помчался большими прыжками, нелепо раскидывая руки. Мои зрячие пальцы сами потянулись вверх, к тучам, к единственной близкой им реальности в этом мире кошмаров. И тучи им ответили. Небо сверху донизу прошила гигантская молния, словно предвещая конец света. И Ричард словно испарился - остался запах озона и другой, горелый запах. ...Очнулся я на крыльце в своем кресле, гроза миновала, воздух был по-весеннему свеж. Светила луна. На всем пространстве девственно белых дюн не видно было ни Ричарда, ни его вездехода. Я посмотрел на руки. Глаза были открытые, остекленевшие. Отдав всю свою энергию, они дремали. И я решился. Прежде чем окно приотворится еще на дюйм, я должен его захлопнуть. Навсегда. Вот уже начались необратимые изменения: пальцы явно короче и какие-то... не такие. В гостиной был камин, зимой я его растапливал, спасаясь от промозглого флоридского холода. Сейчас я это сделал с завидной быстротой - они могли проснуться в любую минуту. Дождавшись, когда огонь хорошо разгорится, я съездил за канистрой и опустил в огонь обе руки. От адской боли глаза на пальцах чуть не вылезли из орбит. Я испугался, что не успею добраться до камина. Но я успел. *** Все это происходило семь лет назад. Я по-прежнему во Флориде и по-прежнему люблю смотреть, как взлетают ракеты. В последнее время это происходит чаще: нынешняя администрация проявляет к космосу куда больший интерес. Поговаривают о новой серии запусков на Венеру пилотируемых кораблей. Я выяснил, как звали мальчика, хотя это, конечно, ничего не меняло. Он действительно жил на хуторе. Его мать посчитала, что он уехал на материк, и забила тревогу только в понедельник. Что касается Ричарда... у нас в округе его всегда держали за чудака. Все сошлись на том, что он вдруг отчалил в свой родной Мэриленд или сбежал с какой-нибудь новой знакомой. У меня тоже репутация большого чудака, но относятся ко мне терпимо. Согласитесь, не многие из бывших астронавтов забрасывают своих конгрессменов в Вашингтоне письмами о том, что ассигнования на космос следовало бы употребить с большей пользой. Я научился вполне сносно управлять своими крючками. Целый год меня мучили сильные боли, но человек ко всему привыкает. Я сам бреюсь и сам завязываю шнурки. А как я печатаю на машинке, вы уже могли убедиться. Словом, не думаю, что мне будет трудно вставить в рот стволы "дробовика или нажать на спуск. Видите ли, три недели назад история повторилась. Дюжина золотистых глаз, расположившихся по окружности, проступила у меня на груди.
|
||||
|
Библиотека |
||||